Увидал я бродягу; в пыли на земле он лежал,
На ислам, на безверье, на веру, на царства плевал,
Отрицал достоверность творца, шариат, откровенье,
Нет! Бесстрашней души я в обоих мирах не встречал.

Ты знаешь сам давно, что жизнь — одно мгновенье. Омар Хайям

Хайям-эпикуреец:

Что жизни караван! Он прочь уходит.
Нам счастья удержать невмочь — уходит.
О нас ты не печалься, виночерпий,
Скорей наполни чашу — ночь уходит.

Хайям-вольнодумец:

Лучше впасть в нищету, голодать или красть,
Чем в число блюдолизов презренных попасть.
Лучше кости глодать, чем прельститься сластями
За столом у мерзавцев, имеющих власть.

Хайям-лицемер:

Будешь в обществе гордых ученых ослов,
Постарайся ослом притвориться без слов,
Ибо каждого, кто не осел, эти дурни
Обвиняют немедля в подрыве основ.

Хайям по версии Фитцджеральда:

О, если б, захватив с собой стихов диван
Да в кувшине вина и сунув хлеба в карман,
Мне провести с тобой денек средь развалин —
Мне позавидовать бы мог любой султан.

Хайям-философ:

Мне мудрость не была чужда земная,
Ища разгадки тайн, не ведал сна я.
За семьдесят перевалило мне,
Что ж я узнал? Что ничего не знаю.

Брат, не требуй богатств — их не хватит на всех.
Не взирай со злорадством святоши на грех.
Есть над смертными Бог. Что ж до дел у соседа,
То в халате твоем еще больше прорех.

Я знаю мир, в нем вор сидит на воре,
Мудрец всегда проигрывает в споре, с глупцом,
Бесчестный — честного стыдит,
А капля счастья тонет в море горя…

Я знаю этот вид напыщенных ослов:
Пусты, как барабан, а сколько громких слов!
Они — рабы имен. Составь себе лишь имя,
И ползать пред тобой любой из них готов

«…Так как жизнь коротка в этом грешном мире,

Скорбь для смертного сердца-ненужный балласт».

Пусть сердце мир себе державой требует,
И вечной жизни с вечной славой требует.
А смерть наводит лук — и от него,
Всей жизни жертвою кровавой требует.

Так как вечных законов твой ум не постиг —
Волноваться смешно из-за мелких интриг.
Так как Бог в небесах неизменно велик —
Будь спокоен и весел, цени этот миг!

Когда б я был творцом — владыкой мирозданья,
Я небо древнее низверг бы с основанья.
И создал новое — такое, под которым,
Вмиг исполнялись бы все добрые желанья.

Мы попали в сей мир, как в силок — воробей.
Мы полны беспокойства, надежд и скорбей.
В эту круглую клетку, где нету дверей,
Мы попали с тобой не по воле своей.

Сей кувшин, принесенный из погребка,
Был влюбленным красавцем в былые века.
Это вовсе не ручка на горле кувшинном —
А обвившая шею любимой рука.

До того, как мы чашу судьбы изопьем,
Выпьем, милый, чашу иную вдвоем.
Может статься, что сделать глотка перед смертью
Не позволит нам небо в безумье своем.

Как нужна для жемчужины полная тьма-
Так страдания нужны для души и ума.
Ты лишился всего, а душа опустела?
Эта чаша наполнится снова сама

Коль ты сегодня выпить волен-будь доволен.
Ласкаешь ту, которой болен-будь доволен.
Теперь представь на миг, что нет тебя,
Но ты ведь есть, и этим будь доволен

Тщетно тужить — не найдешь бесполезней забот.
Сеял и жал поколенья до нас небосвод.
Кубок налей мне скорее! Подай мне его!
Все, что случилось, — давно решено наперед.