Смерть достаточно близка, чтобы можно было не страшиться жизни.

•  Долгие и великие страдания воспитывают в человеке тирана.

•  Тем, как и что почитаешь, образуешь всегда вокруг себя дистанцию.

•  Я мог бы погибнуть от каждого отдельного аффекта, присущего мне. Я всегда сталкивал их друг с другом.

•  Мое сильнейшее свойство -- самоопределение. Но оно же по большей части оказывается и моей нуждой -- я всегда стою на краю бездны.

•  Я должен быть ангелом, если только я хочу жить: вы же живете в других условиях.

•  Что же поддерживало меня? Всегда лишь беременность. И всякий раз с появлением на свет творения жизнь моя повисала на волоске.

•  Я чувствую в себе склонность быть обворованным, обобранным. Но стоило только мне замечать, что все шло к тому, чтобы /обманывать/ меня, как я впадал в /эгоизм/.

•  Как только благоразумие говорит: *Не делай этого, это будет дурно истолковано*, я всегда поступаю вопреки ему.

•  Мне никогда не бывает в полной мере хорошо с людьми. Я смеюсь всякий раз над врагом раньше, чем ему приходится заглаживать свою вину передо мной. Но я мог бы легко совершить убийство в состоянии аффекта.

*Друг, все, что ты любил, разочаровало тебя: разочарование стало вконец твоей привычкой, и твоя последняя любовь, которую ты называешь любовью к *истине*, есть, должно быть, как раз любовь -- к разочарованию*.

•  Опасность мудрого в том, что он больше всех подвержен соблазну влюбиться в неразумное.

•  Лестница моих чувств высока, и вовсе не без охоты усаживаюсь я на самых низких ее ступенях, как раз оттого, что часто слишком долго приходится мне сидеть на самых высоких: оттого, что ветер дудит там пронзительно и свет часто бывает слишком ярким.

•  *Я не бегу близости людей: как раз даль, извечная даль, пролегающая между человеком и человеком, гонит меня в одиночество*.

•  Лишь теперь я одинок: я жаждал людей, я домогался людей -- а находил всегда лишь /себя самого/ -- и больше не жажду себя.

•  */Цель аскетизма/*. Следует выжидать /свою/ жажду и дать ей полностью созреть: иначе никогда не откроешь /своего/ источника, который никогда не может быть источником кого-либо другого.

•  Я хотел быть философом /неприятных истин/ -- на протяжении шести лет.

•  Искал ли уже когда-нибудь кто-либо на своем пути истину, как это до сих пор делал я, -- противясь и переча всему, что благоприятствовало моему непосредственному чувству?

•  Что до героя, я не столь уж хорошего мнения о нем -- и все-таки: он -- наиболее приемлемая форма существования, в особенности когда нет другого выбора.

•  Героизм -- таково настроение человека, стремящегося к цели, помимо которой он вообще уже не идет в счет. Героизм -- это /добрая воля/ к абсолютной самопогибели.

Пережить многое, сопережить при этом множество прошедших вещей, пережить воедино множество собственных и чужих переживаний -- это творит высших людей, я называю их *суммами*.

•  Заблистать через триста лет -- моя жажда славы.

•  Те, кто до сих пор больше всего любили человека, всегда причиняли ему наисильнейшую боль; подобно всем любящим, они требовали от него невозможного.

•  Если ты прежде всего и при всех обстоятельствах не внушает страха, то никто не примет тебя настолько всерьез, чтобы в конце концов полюбить тебя.

•  Кто хочет стать водителем людей, должен в течение доброго промежутка времени слыть среди них их опаснейшим врагом.

•  Из всех европейцев, живущих и живших -- Платон, Вольтер, Гете, -- я обладаю душой /самого широкого диапазона/. Это зависит от обстоятельств, связанных не столько со мной, сколько с *сущностью вещей*, -- я мог бы стать /Буддой/ Европы: что, конечно, было бы антиподом индийского.

•  Во мне теперь /острие/ всего морального размышления и работы в Европе.

•  Покуда к тебе относятся враждебно, ты еще не превозмог своего времени: ему не положено видеть тебя -- столь высоким и отдаленным должен ты быть для него.

•  Кто подвергается нападкам со стороны своего времени, тот еще недостаточно определил его -- или отстал от него.

•  Одиннадцать двенадцатых всех великих людей истории были лишь представителями какого-то великого дела.

Видеть и все же не верить, -- первая добродетель познающего; видимость -- величайший его искуситель.

•  Чем ближе ты к полному охлаждению в отношении всего чтимого тобою доныне, тем больше приближаешься ты и к новому разогреванию.

•  В усталости нами овладевают и давно преодоленные понятия.

•  Нечто схожее с отношением обоих полов друг к другу есть и в отдельном человеке, именно, отношение воли и интеллекта (или, как говорят, сердца и головы) -- это суть мужчина и женщина; между ними дело идет всегда о любви, зачатии, беременности. И заметьте хорошенько: /сердце/ здесь мужчина, а /голова/ -- женщина!

•  Одухотворяет сердце; дух же сидит и вселяет мужество в опасности. О, уж этот язык!

•  Лишь человек делает мир мыслимым -- мы все еще заняты этим: и если он его однажды понял, он чувствует, что мир отныне его /творение/ -- ах, и вот же ему приходится теперь, подобно всякому творцу, /любить/ свое творение!

•  Высшее мужество познающего обнаруживается не там, где он вызывает удивление и ужас, -- но там, где далекие от познания люди /воспринимают/ его поверхностным, низменным, трусливым, равнодушным.

•  Это свойственное познаванию хорошее, тонкое, строгое чувство, из которого вы вовсе не хотите сотворить себе добродетели, есть цвет многих добродетелей: но заповедь *ты должен*, из которого оно возникло, уже не предстает взору; корень ее сокрыт под землей.

•  Больные лихорадкой видят лишь призраки вещей, а те, у кого нормальная температура, -- лишь тени вещей; при этом те и другие нуждаются в одинаковых словах.

•  Что вы знаете о том, как сумасшедший любит разум, как лихорадящий любит лед!

Нести при себе свое золото в неотчеканенном виде связано с неудобствами; так поступает мыслитель, лишенный формул.

•  /Дюринг/: человек, отпугивающий сам от своего образа мыслей и, как вечно тявкающий и кусачий пес на привязи, улегшийся перед своей философией. Никто не пожелает себе такую обрызганную слюною душу. Оттого его философия не привлекает.

•  Кто хочет оправдать существование, тому надобно еще и уметь быть адвокатом Бога перед дьяволом.

•  Настало время, когда дьявол должен быть адвокатом Бога: если и сам он хочет иначе продлить свое существование.

•  Богу, который любит, не делает чести заставлять любить Себя: он скорее предпочел бы быть ненавистным.

•  Каждая церковь -- камень на могиле Богочеловека: ей непременно хочется, чтобы Он не воскрес снова.

•  Верующий находит своего естественного врага не в свободомыслящем, а в религиозном человеке.

•  Сильнее всего ненавистен верующему не свободный ум, а новый ум, обладающий новой верой.

•  Содеянное из любви /не/ морально, а религиозно.

•  Кто не находит больше в Боге великого как такового, тот вообще не находит его уже нигде -- он должен либо отрицать его, либо созидать.

Во всякой морали дело идет о том, чтобы /открывать/ либо /искать высшие состояния жизни/, где /разъятые/ доселе способности могли бы соединиться.

•  В моей голове нет ничего, кроме личной морали, и сотворить себе право на нее составляет смысл всех моих исторических вопросов о морали. Это ужасно трудно -- сотворить себе такое /право/.

•  Право на новые собственные /ценности/ -- откуда возьму я его? Из права всех старых ценностей и границ этих ценностей.

•  *Послушание* и *закон* -- это звучит из всех моральных чувств. Но *произвол* и *свобода* могли бы стать еще, пожалуй, последним звучанием морали.

•  Ах, как удобно вы пристроились! У вас есть закон и дурной глаз на того, кто только в /помыслах/ обращен против закона. Мы же свободны -- что знаете вы о муке ответственности в отношении самого себя!

•  В каждом поступке высшего человека ваш нравственный закон стократно нарушен.

•  Вас назовут истребителями морали: но вы лишь открыватели самих себя.

•  *Если ты ведаешь, что творишь, ты блажен, -- но если ты не ведаешь этого, ты проклят и преступник закона*, -- сказал Иисус одному человеку, нарушившему субботу: право, обращенное ко всем нарушителям и преступникам.

•  Иисус из Назарета любил злых, а не добрых: даже его доводил до проклятий их морально негодующий вид. Всюду, где вершился суд, он выступал против судящих: он хотел быть истребителем морали.

•  *Добро и зло суть предрассудки Божьи*, -- сказала змея. Но и сама змея была предрассудком Божьим.

Есть степень заядлой лживости, которую называют *чистой совестью*.

•  Моральные люди испытывают самодовольство при угрызениях совести.

•  Моральное негодование есть коварнейший способ мести.

•  Остерегайтесь морально негодующих людей: им присуще жало трусливой, скрытой даже от них самих злобы.

•  Я рекомендую всем мученикам поразмыслить, не жажда ли мести довела их до крайности.

•  Не следует искать морали (того менее -- моральности) у писателей, пишущих на моральные темы; /моралисты/ в большинстве суть забитые, страдающие, бессильные, мстительные люди, -- их тенденция сведена к толике счастья: больные, которые воображают, что суть в выздоровлении.

•  *Серьезный*, *строгий*, *нравственный* -- так называете вы его. Мне он кажется злым и несправедливым к себе самому, всегда готовым наказать нас за это и корчить из себя нашего палача -- досадуя на то, что мы не позволяем ему этого.

•  Корысть и страсть связаны брачными узами; этот брак называют себялюбием -- это несчастливый брак!

•  Большинство людей слишком глупы, чтобы быть корыстными.

•  У воров, разбойников, ростовщиков и спекулянтов себялюбие, в сущности, обнаруживается достаточно непритязательным и скромным образом: нелегко желать от людей меньшего, чем когда желаешь только их денег.

Почитание само есть уже страсть -- как и оскорбление. Через /почитание *страсти*/ становятся /добродетелями/.

•  Домогание есть счастье; удовлетворение, переживаемое как счастье, есть лишь последний момент домогания. Счастье -- быть сплошным желанием и вместо исполнения -- все новым желанием.

•  Говорят: *удовольствие* -- и думают об усладах, говорят: *чувство* -- и думают о чувственности, говорят: *тело* -- и думают о том, что *ниже тела*, -- и таким вот образом была обесчещена троица хороших вещей.

•  Лишь тот порочный человек несчастен, у кого потребность в пороке растет вместе с отвращением к пороку -- и никогда не зарастает им.

•  Не путать /смелость и чувство достоинства/, /присущие самолюбию/ с органически присущей смелостью: это -- принуждение, при котором терпишь немалый /ущерб/ в собственной одаренности.

•  Если я почитаю какое-либо чувство, то почитание врастает в само чувство.

•  Культивируя месть, пришлось бы отучиться и от благодарности, -- но не и от любви.

•  Кто страстно взыскует справедливости, тот ощущает как облегчение и наиболее болезненный из своих аффектов.

•  И глубокая ненависть есть идеалистка: делаем ли мы при этом из нашего противника бога или дьявола, в любом случае мы оказываем ему этим слишком много чести.

•  Вначале ложь была моральна. /Утверждались/ стадные мнения

Жестокость бесчувственного человека есть антипод сострадания; жестокость чувствительного -- более высокая потенция сострадания.

•  Причислять к морали (или даже считать за саму мораль) сострадание и деликатность чувства в отношении ближних есть признак тщеславия, если /предположить/, что по натуре сам являешься сострадательным и деликатным, -- стало быть, недостаток гордости и благородства души.

•  Есть много жестоких людей, которые лишь чересчур трусливы для жестокости.

•  Где всегда добровольно берут на себя страдания, там вольны также доставлять себе этим удовольствие.

•  Если обладаешь волей к страданию, то это лишь шаг к тому, чтобы возобладать и волей к жестокости, -- именно в качестве как права, так и долга.

•  Посредством доброй воли к помощи, состраданию, подчинению, отказу от личных притязаний даже незначительные и поверхностные люди внешне делаются полезными и сносными. Не следует только разубеждать их в том, что это воля есть *сама добродетель*.

•  Прекраснейшие цвета, которыми светятся добродетели, выдуманы теми, кому их недоставало. Откуда, например, берет свое начало бархатный глянец доброты и сострадания? -- Наверняка не от добрых и сострадательных.

•  Давать каждому свое -- это значило бы: желать справедливости и достигать хаоса.

•  Что *глупая женщина с добрым сердцем стоит высоко над гением*, это звучит весьма учтиво -- в устах гения. Это его любезность, -- но это и его смышленость.

•  Когда мы прельщаемся собой и не в силах больше любить себя, то следует в порядке профилактики посоветовать любовь к ближнему: в той мере, в какой ближние мигом вынудят нас /уверовать/ в то, что и мы *стоим любви*.

Вовсе не легко отыскать книгу, которая научила нас столь же многому, как книга, написанная нами самими.

•  Сначала приспособление к творению, затем приспособление к его Творцу, говорившему только символами.

•  Вера в форме, неверие в содержании -- в этом вся прелесть сентенции, -- следовательно, моральный парадокс.

•  Страстные, но бессердечные и артистичные -- таковыми были греки, таковыми были даже греческие философы, как /Платон/.

•  Отнюдь не самым желательным является умение переваривать все, что создало прошлое: так, я желал бы, чтобы /Данте/ в корне противоречил нашему вкусу и желудку.

•  Величайшие трагические мотивы остались до сих пор неиспользованными: ибо что знает какой-нибудь поэт о сотне трагедий совести?

•  *Герой радостен* -- это ускользало до сих пор от сочинителей трагедий.

•  /Фауст/, трагедия познания? В самом деле? Я /смеюсь/ над Фаустом.

•  Видеть в /Гамлете/ вершину человеческого духа -- по мне это значит скромничать в отношении духа и вершины. Прежде всего это /неудавшееся/ произведение: его автор, пожалуй, смеясь, согласился бы со мной, скажи я ему это в лицо.

•  Вы сказали /мне/, что есть тон и что слух: но что за дело до этого музыканту? Объяснили ли вы тем самым музыку или же опровергли?

Лишь теперь брезжит человеку, что музыка -- это символический язык аффектов: а впоследствии научатся еще отчетливо узнавать систему влечений музыканта из его музыки. Он, должно быть, и не подозревал, что /выдает себя тем самым/. Такова /невинность/ этих добровольных признаний, в противоположность всем литературным произведениям.

•  Если бы богине Музыке вздумалось говорить не тонами, а словами, то пришлось бы заткнуть себе уши.

•  В современной музыке дано звучащее единство религии и чувственности и, стало быть, больше женщины, чем когда-либо в прежней музыке.

•  Наиболее вразумительным в языке является не слово, а тон, сила, модуляция, темп, с которыми проговаривается ряд слов, -- короче, музыка за словами, страсть за этой музыкой, личность за этой страстью: стало быть, все то, что не может быть /написано/. Посему никаких дел с писательщиной.

•  Первое, что необходимо здесь, есть /жизнь/: стиль должен /жить/.

•  Стиль должен всякий раз быть соразмерным /тебе/ относительно вполне определенной личности, которой ты хочешь довериться. (Закон /двойного соотношения/.)

•  Прежде чем быть вправе писать, следует точно знать: *это я высказал бы и /испортил бы/ таким-то и таким-то образом*. Писание должно быть только подражанием.

•  Поскольку пишущему /недостает/ множества /средств исполнителя/, ему надлежит в общем запастись неким образцом /весьма выразительного/ способа исполнения: отражение этого, написанное, неизбежно окажется уже намного более блеклым (и для тебя более естественным).

•  Богатство жизни выдает себя через /богатство жестов/. /Нужно учиться/ ощущать все -- длину и краткость предложения, пунктуацию, выбор слов, паузы, последовательность аргументов -- как жесты.

•  Осторожно с периодами! Право на периоды дано лишь тем людям, которым и в речи свойственно долгое дыхание. Для большинства период -- это вычурность.

Немного раздражения вначале и -- и вслед за этим большая любовь? Так от трения спички происходит взрыв.

•  Жертвы, которые мы приносим, доказывают лишь, сколь незначительной делается для нас любая другая вещь, когда мы /любим/ нечто.

•  Не через взаимную любовь прекращается несчастье неразделенной любви, но через большую любовь.

•  Не то, что мешает нам быть любимыми, а то, что мешает нам любить полностью, ненавидим мы больше всего.

•  Гордость внушает злополучно влюбленному, что возлюбленная его нисколько не заслуживает того, чтобы быть любимой им. Но более высокая гордость говорит ему: *Никто не заслуживает того, чтобы быть любимым, -- ты лишь недостаточно любишь ее!*

•  *Моя любовь вызывает страх, она столь взыскательна! Я не могу любить, не веря в то, что любимый мною человек предназначен совершить нечто бессмертное. А он догадывается, во что я верю, чего я -- требую!*

•  *Я сержусь: ибо ты неправ* -- так думает любящий.

•  Требование взаимности не есть требование любви, но тщеславия и чувственности.

•  Удивительно, на какую только глупость ни способна чувственность, прельщенная любовью: она вдруг начисто лишается хорошего вкуса и называет безобразное прекрасным, достаточно лишь любви убедить ее в этом.

•  Действительно справедливые люди недароприимны (unbeschenkbar): они возвращают все обратно. Оттого у любящих они вызывают отвращение.

Если женщина нападает на мужчину, то оттого лишь, чтобы защититься от женщины. Если мужчина заключает с женщиной дружбу, то ей кажется, что он делает это оттого, что не в состоянии добиться большего.

•  Наш век охоч до того, чтобы приписывать умнейшим мужам вкус к незрелым, скудоумным и покорным простушкам, вкус Фауста к Гретхен: это свидетельствует против вкуса самого столетия и его умнейших мужей.

•  У многих женщин, как у медиумических натур, интеллект проявляется лишь внезапно и толчками, притом с неожиданной силой: дух веет тогда *над ними*, а не из них, как кажется. Отсюда их трехглазая смышленость в путаных вещах, -- отсюда же их вера в наитие.

•  Женщин лишает детскости то, что они постоянно возятся с детьми, как их воспитатели.

•  Достаточно скверно! Время брака наступает гораздо раньше, чем время любви: понимая под последним свидетельство зрелости -- у мужчины и женщины.

•  Возвышенная и честная форма половой жизни, форма страсти, обладает нынче /нечистой/ совестью. А пошлейшая и бесчестнейшая -- /чистой/ совестью.

•  Брак -- это наиболее изогланная форма половой жизни, и как раз поэтому на его стороне чистая совесть.

•  Брак может оказаться впору таким людям, которые не способны ни на любовь, ни на дружбу и охотно стараются ввести себя и других в заблуждение относительно этого недостатка, -- которые, не имея никакого опыта ни в любви, ни в дружбе, не могут быть разочарованы и самим браком.

•  Брак выдуман для посредственных людей, которые бездарны как в большой любви, так и в большой дружбе, -- стало быть, для большинства: но и для тех вполне редкостных людей, которые способны как на любовь, так и на дружбу.

•  Кто не способен ни на любовь, ни на дружбу, тот вернее всего делает свою ставку -- на брак.

После опьянения победой всегда проявляется чувство большой утраты: наш враг, наш враг мертв! Даже потерю друга оплакиваем мы не столь глубоко -- и оттого громче!

•  Потребность души не следует путать с потребностью /в душе/: последняя свойственна отдельным холодным натурам.

•  Помимо нашей способности к суждениям мы обладаем еще и нашим /мнением/ о нашей способности судить.

•  Ты хочешь, чтобы тебя оценивали по твоим замыслам, а /не/ по твоим действиям? Но откуда же у тебя твои замыслы? Из твоих действий!

•  Только несгибаемый вправе молчать о самом себе.

•  Мы начинаем подражателями и кончаем тем, что подражаем себе, -- это есть последнее детство.

•  *Я оправдываю, ибо и я поступил бы так же -- историческое образование. Мне страшно! Это значит: *я терплю самого себя -- раз так!*

•  Если что-то не удается, нужно вдвое оплачивать помощь своему помощнику.

•  Наши недостатки суть лучшие наши учителя: но к лучшим учителям всегда бываешь неблагодарным.

•  Наше внезапно возникающее отвращение к самим себе может в равной степени быть результатом как утонченного вкуса, -- так и испорченного вкуса.